Семь с половиной - Ольга Арефьева, Ковчег

Я не очень верю актерам —

У них слишком уж много лиц,

Все у них изменяется скоро,

Не живешь, а играешь блиц.

У меня есть ручная птица,

Она очень хрипло поет,

Что с того, что она мне снится?

Но зато никогда не врет!

У меня есть койот и ворон,

У тебя — атональный джаз,

Я стихов рассыпаю споры

И взойдут ли они — Бог даст.

И над плотию умерщвлённой

Подлетает душа, как флаг.

Этот мир был такой зеленый

До тех пор, пока не ослаб.

В этом городе нервных танцев

Слишком мало солнечных дней,

Я хотела бы в нем остаться,

Но уйти оказалось верней,

Чтобы боль вытекала горлом,

Лишь сверкнет Петропавловский шпиль,

И в жаровне тоски упорной

Отливался высокий штиль.

Я сейчас — демиург, мессия,

Я — алхимик, шаман, поэт.

По законам драматургии

Скоро должен начаться сюжет.

Я пишу эту злую сказку,

Не надеясь на хэппи-энд,

Своевольны роли и маски,

Но вступил в увертюру бэнд.

Я не очень верю актерам

(если это имеет смысл),

Кто на тонкой струне минора

Повисает, как альпинист,

Кто все время у края сцены,

Разделяющего тьму и свет,

Кто смертельную платит цену,

Созидая то, чего нет.

Его звали, скажем, Антоном,

Он, конечно, был маг и актер,

По средневековым законам

Ему мог бы светить костер.

Он умел вызывать затменья,

Смех и ветер, слезы и дождь,

Хоть он делал это на сцене —

Инквизицию не проведешь.

Каждый день (выходной — понедельник)

Он играл сердцами людей.

Он во всех амплуа был гений:

Комик, трагик, простак, злодей,

Плут, игрок, что печатью мечен,

Инженю, резонер, слуга,

Но актер — не богова свечка

И не чертова кочерга!

Его паства — толпа у кассы,

Его храм — галерка, вертеп,

Он за клоуна и гимнаста,

Его жесты — вино и хлеб.

В балагане толпа людская —

Так изволь получить паёк

Тем, что в рай таких не пускают,

Даже с краю, только в раёк.

Ты встаешь на свои колена

И глядишь, не совсем дыша,

Как шевелятся доски сцены

Потому, что в них есть душа.

То король, то бродяга, то есть

Каждый раз всё новая роль.

Лицедействуешь — так на совесть

Открывать свое сердце изволь!

Что получишь в ответ по праву?

То любовь, то лишь медный грош,

То овации, крики «браво!»,

То из ложи швыряют нож.

И любовь чрезмерна, и плети,

Зацепило — не гнись, держись,

Ты уже променял всё на свете

На дурманящий запах кулис.

Вот тогда и беда поверит,

Что, как ангел, ты неуязвим,

Ну а может — как Том и Джерри,

Или просто — как клоун и мим.

За свой дар игры невозбранной

Ты и быть, и не быть готов.

Бог хранит дураков и пьяных,

А еще — бережет шутов.

Эта ласка и эта таска —

Маска тьмы, пустоты костюм,

Тонкой пленкой цветной раскраски

Слепит глазки, морочит ум.

Слепит глаз и морочит ум.

И когда с пропоротым сердцем

Наш герой приходит домой,

Там пьянчуги лезут погреться,

Проститутки кричат «ты мой!».

На его истекающий голос

Собираются упыри,

Он идет, излучая веселость,

Что с того, что дыра внутри?

Что с того, что внутри колодец,

Коридор извилистых строф?

Он внутри и снаружи, то есть

Он раздвоен между миров.

Он идет, запинаясь о звезды,

И под кожей не кровь — вода,

Я не очень верю тверёзым,

Но и пьяным — совсем не всегда.

Вечер, зал — и он снова новый,

Искрометен, жив и игрив,

Снова зритель глядит, зачарован,

Как он сказки плетет мотив.

Среди тех, кто забыл о вздохе,

Я — та девочка в первом ряду,

Я не в городе, не в эпохе —

Вслед за ним без оглядки иду!

Я ребенок в смешном балагане,

В сказке под названием «жизнь».

Я дрожу перед злыми врагами

И в восторге от криков «бис!».

Белый грим Пьеро с Арлекином

И сердечко в груди тук-тук,

Я уже почти Коломбина,

Я забыла, что это глюк!

Покатайся в аттракционе,

В притяжении этих мук,

На машинке или в вагоне,

Меж столицами и вокруг.

Там веселые шутки-пляски

И в финале оркестр трам-парам,

Я не очень верю паяцам,

Лицедеям и джокерам.

Мой койот и ворон хохочут,

Говорят мне — окстись, это сон!

Только сердце проснуться не хочет,

Как у всех, кто бывал влюблен.

Я люблю сияющий морок

И пьянящий мотив и стих,

Я не верю поэтам-актерам,

Хоть при этом одна из них.

В нашей сказке прекрасной, дурацкой,

Каждый — пленник, король, слуга.

А реальность без декораций

Устрашает, так как нага.

Аплодируют простолюдины —

И ты знаешь, на что идешь,

Заглянув за кулисы картины

Никогда уже не уснешь.

Мы — актеры, танцоры, поэты —

Постоянно живем на ноже.

Инквизиция — это не где-то,

Это то, что случилось уже.

Так не вздрогни, когда из ножен

Кто-то в зале вынул клинок,

Улыбнись всей открытой кожей —

Эта боль лишь сбивает с ног!

Эта ласка и эта таска —

Маска тьмы, пустоты костюм,

Тонкой пленкой цветной раскраски

Слепит глазки, морочит ум,

Слепит глаз и морочит ум.